Аутсорс

1996 год. В новостях — дебаты о моратории на смертную казнь, политики спорят о гуманизме, ведущие говорят о «новом этапе в истории правосудия». За толстыми стенами тюрьмы особого назначения эти слова звучат как что‑то далёкое, почти иностранное. Здесь всё измеряется не законами, а расписанием обходов, звуком засовов и шагами по бетонным коридорам.

В этот холодный, сырой мартовский день за тяжёлую дверь впервые переступает Константин — новый надзиратель. Ему выдали выцветшую форму, потертый жетон, связку ключей, где каждый обозначен цифрой и царапиной. В личном деле — несколько лет срочной службы во внутренних войсках и курс молодого сотрудника. В глазах — напряжённое любопытство человека, который ещё не знает, чем пахнет камера для смертников.

Старший смены, уставший мужчина с обвисшими веками, ведёт его по коридору, объясняя негромко и без пафоса:
— Тут у нас «особый контингент». Кто‑то ждёт приговора, кто‑то — исполнения. Пока ждут — мы работаем. Чего там наверху решат, нас касается в последнюю очередь.